Руиз приоткрыл глаза и тут же зажмурился.
Уже давно с ним такое происходит: не хочется просыпаться, но не потому, что надо досмотреть что-то приятное – приятное снилось все реже. А чтобы подольше оставаться в темном, глубоком и теплом колодце сна, на самом дне, где никто не сможет его отыскать.
Во сне он бежал, задыхаясь, вниз по лестнице. Странные треугольные пролеты, под пальцами - холодный металл поручней, подошва ботинок проскальзывала на поворотах. У лестницы не было конца. Руиз не знал, куда она ведет, и только неяркий свет становился неживым свидетелем его бега.
Вспыхнул белый больничный свет. Сантьяго знал – сейчас он рухнет вниз, но так никогда не достигнет конца лестницы.

Он проснулся от звука вибрации, сердце заходилось в груди, словно он и впрямь бежал, как угорелый. Он посмотрел на время: три часа ночи. Телефон упорно пытался доползти до края прикроватной тумбочки, чтобы свалиться вниз, но Сантьяго подхватил его у самого края.

«Кармела».

Руиз нахмурился, глядя на имя, мерцающее на экране телефона. Сестра никогда не набирала его номер по обычным будним дням. В сумме они созванивались пять раз в год, на Рождество и дни рождения – их с Кармелой и двоих ее детей, которых Сантьяго в жизни никогда не видел.
Он почти провел пальцем по экрану, чтобы ответить, но спохватился, что разбудит Дороти разговорами, а потому ступил босыми ногами на остывший за ночь пол.
- Привет, - прошептал он, прикрывая за собой дверь. – Что-то случилось?

***
Облака под крылом самолета казались удивительно мягкими, словно лебяжий пух. Руиз упирался лбом в толстое стекло иллюминатора и думал, что труднее возвращаться туда, где прожил все свое детство, чем, к примеру, из человека превращаться в муравья и обратно.
«Отец умирает», - так сказала Кармела по телефону. «Мать не хочет, чтобы ты приезжал».
Мать прочла тонну книжек об усыновлении и приемных детях, о том, как принять их в семью и полюбить, но Руиз ни разу не видел, чтобы она читала что-нибудь о своей биологической дочери. Она не читала книг про Кармелу, только про него. Он был для нее работой, и она давно написала заявление об увольнении, в то время как маленький Сантьяго верил, что, если говорить правильные фразы и совершать правильные поступки, никто не заподозрит в нем приемыша. Все - соседи, учителя и ученики в школе, почтальон и продавец молока - будут думать, что для родителей он обычный биологический ребенок, кровь от крови, дитя, которое нельзя отдать, заменить или выставить за дверь. Поначалу вроде бы не имело значения, что Сантьяго — приемный сын, а Кармела — родная. Они брат и сестра, и все. Но другие дети объяснили ему разницу. Другие дети были теми еще засранцами.
«Я приеду», - сказал Руиз, и ему почудилось, что на другом конце провода сестра улыбается.

Двигатели самолета мерно гудели, пока облачные подушки расползались в стороны и открывали раскинувшийся далеко-далеко внизу Техас. Руиз задремал, и ему сладко-приятно снилось, что он возвращается домой, мокрый после грозы и расстроенный, а там мать заварила лимонный чай, а отец сидел на кухне и возился с радиоприемником, собираясь поймать сигнал из самого Вашингтона. Они спрашивали, почему его так давно не было и не голоден ли он. Говорили, пусть скорее идет под горячий душ или хотя бы возьмет грелку и сядет возле радиатора…

Кто-то тронул Руиза за плечо, выдернул из теплых объятий сна, и детектив нехотя разлепил глаза. Стюардесса дежурно оповестила его о посадке; Сантьяго послушно пристегнул ремень безопасности и принялся смотреть, как приближается цветастый, словно платье Катрины Калаверы, Эль Пасо.
***
Из аэропорта он сразу поехал в больницу, ведомый какой-то неподконтрольной силой. Девять лет Руиз успешно превращал себя лишь в лицо на семейных фотографиях, чье имя пытаются выдернуть из памяти, как яблоко – из бочки с водой, а теперь с замиранием сердца умолял таксиста ехать быстрее.

Кармела встретила его на парковке, и Руиз сперва даже ее не узнал. Из тринадцатилетнего жеребенка, состоящего, казалось, только из длинных ног и острых локтей, она превратилась в красивую девицу.
- Привет, - хмуро сказала она, выдыхая дым. Девять лет назад она ждала мультики по кабельному, а сейчас курила табак настолько крепкий, что у Сантьяго запершило в горле. Смотреть, как взрослеет твоя младшая сестра, которую ты носил на руках, невообразимо странно. Повинуясь какому-то старшебратскому порыву, Руиз выдернул сигарету из ее рта; Кармела сверкнула глазами, но промолчала, лишь обняла его крепко.

Они молча прошли в больницу, так же молча зашли в лифт. Руиз никогда раньше не страдал клаустрофобией, но сейчас, чем выше они поднимались, он ощущал, как зеркальные стены сдавливают его разум липким страхом.
Ребенок беззащитен перед болезнью родителя, он не может видеть, как тот лежит в постели и страдает. Родители - они же как солнце над головой - всегда были, есть и будут, ребенок себе и представить не может по-другому. Если слег отец, где гарантия, что завтра солнце не упадет в океан?

- У него метастазы жуткие, - вдруг сказала Кармела, рассматривая носки солнечно-желтых кед. Руиз покосился на нее, сглотнул и сосредоточился на родинке у ее уха, и стены медленно начали возвращаться на свои места.
- Не знаю, почему я раньше не позвонила, - вздохнула девушка.
- Мать была против, - напомнил Сантьяго, и Кармела усмехнулась.
- Точно.

Еще пару этажей между ними царило неловкое молчание. Руиз не знал, что сказать, он больше сосредоточился на своем страхе, и понял, когда двери лифта наконец распахнулись, что между больничной палатой, где лежит отец, и необходимостью сигануть в окно с двенадцатого этажа, он готов выбрать окно.
- Я не могу, - промямлил он. Кармела нахмурилась; ее пальцы вцепились в запястье Руиза что есть силы, и боль на мгновение привела его в себя.
- Что значит «не можешь»?! – прошипела сестра и треснула его в плечо. – Какого хрена?
Руиз смотрел в ее лицо и по теням под глазами, по проложенным усталостью морщинкам видел, что она не спала уже черт знает сколько дней, столько же питалась батончиками из автомата и все это время позволяла матери выедать себе мозги чайной ложечкой.
- Ты несколько часов летел сюда, чтобы напрудить лужу перед палатой и убежать, поджав хвост?
Кармела снова пихнула его в плечо.
- Забудь ты про маму, - скривилась она, - отец хочет посмотреть на тебя перед тем, как…
Она замолчала, но слово «смерть» повисло в воздухе незримым мечом.
- Ладно, - сказал Руиз наконец. – Ладно, прости.

С каждым шагом его трясло все больше. Все эти годы бегать от семейных дел, чтобы в один совершенно не прекрасный день вернуться туда, откуда начал? Просто изумительно.
Весь этаж пропах лекарствами и залежалым ожиданием смерти. Руиз старался дышать едва-едва, но и слабых вдохов хватало, чтобы его начало мутить. Молочно-белая дверь приближалась, и уже взявшись за ручку, Сантьяго снова замер, чувствуя, как его тошнит от ужаса перед тем, что его встретит в палате.
- Ни за что. Я туда не пойду. Кармела, я не шучу.
Девушка смерила его раздраженным взглядом.
- Каждый раз, как ты говоришь «нет» младшей сестренке, Бог убивает котенка. Пошли.

Она втолкнула его в палату, и откуда только силы взялись. Руиз споткнулся на пороге и встретился глазами с приемной матерью, сидящей возле больничной койки.
Она ничуть не изменилась – классическая мексиканская мамаша: ровно пять футов высоты, жесткие, точно проволока, волосы, бочкообразная фигура фасона «лучше не лезь» и бесконечный запас неодобрения. Она приветствовала Руиза широкой и теплой судорогой левой брови, потом отвернулась и взяла за руку скелет, лежащий на кровати.

Интересный факт: горе пахнет раздавленными листьями и сломанными ветками - как зеленый, зазубренный вскрик.

- Подойди, - хрипло сказала мать. Руиз так и остался бы стоять, как истукан, если б Кармела снова не пихнула его в спину.
Сантьяго смотрел на прозрачное, истощенное тело, скрытое пледом, и не узнавал его. Отец спал, и его синеватые веки трепетали, словно крылья бабочки, - единственное свидетельство, что он еще жив. Руиз вспомнил, как они с отцом читали книгу об одном месте в Индии или Китае, где в старину существовал обычай: когда кого-то приговаривали к смерти, ему давали лекарство вроде снотворного, но на самом деле это был яд, только медленного действия. Вначале человек погружается в сон, глубокий-преглубокий, и видит очень яркие сны. Он спит долго-долго, забывает даже, что спит. Спит день за днем. Ему снится, будто он путешествует или что-нибудь вроде того. А потом, через некоторое время (яд такой мягкий и сон такой крепкий, что приговоренный сам не замечает когда), он умирает. Но не знает об этом. Может, сон меняется, но приговоренный не знает даже, что это сон. Он просто идет вперед. Думает, это другая страна.
«Интересно», - подумал Руиз, - «Можно ли счесть таким ядом рак?»

- Просто мороз по коже, - выдала Кармела и забралась на подоконник. Мать бросила на нее уничтожающий взгляд и крепче сжала костлявую отцовскую ладонь.
- Выглядишь отвратительно, - резюмировала она, пристально рассматривая Руиза. Где-то на жизненном пути он сменил кофту с эмблемой подростковой банды на кожаную куртку, но в остальном вкусы Сантьяго в одежде мало изменились с того дня, как он покинул дом. Надень он костюм, мать отчитала бы его, что он много о себе воображает. С матерью надеяться на выигрыш было бесполезно.
- Ты тоже, - брякнул Руиз, не подумав, и машинально вжал голову в плечи, ожидая бури, но мать лишь устало усмехнулась. Кармела хрюкнула, прикрывшись тонкой шторкой, и Сантьяго вдруг подумал, что она, наверное, вызвала его только ради развлечения, а не потому, что действительно считала его присутствие здесь необходимым.

Они просидели в полной тишине почти час. Отец так и не проснулся, только разок простонал что-то невнятное, и мать спешно наклонилась над ним, поглаживая по лбу и нашептывая ласковые слова в его сны. Руиз изнывал; ему казалось, что он задыхается в этой палате, словно сами стены высасывают из него все силы. Его тошнило, ему хотелось спать, есть и позвонить Дотти, но Сантьяго казалось, что выйти хотя бы на минутку будет неправильным.
Даже сейчас он чувствовал себя ненужным щенком, изо всех сил цепляющимся за тех, кто давно вычеркнул его из семейных связей. О, разумеется, в детстве Руиз фантазировал много раз, как настоящая мама приедет и заберет его к себе, но этого так и не случилось. Она ни разу не пришла навестить маленького Сантьяго. Каким же надо быть отвратительным ребенком, думал он до сих пор, если даже родная мать не хотела тебя видеть?
- Нужно привезти еще пару футболок, - вдруг сказала мать, щупая пропитанную потом ткань на отце. – Здесь все закончились.
- Мы с Яго сбегаем, - быстро вызвалась Кармела. – Заодно с Рэмбо погуляем, он, наверное, с ума сходит взаперти, бедняжка.
Ей, похоже, тоже хотелось подышать воздухом, и Руиз торопливо закивал. Мать равнодушно махнула рукой и отвернулась.
***
Небо было цвета призраков: серое и безжизненное. Руиз шагал рядом с Кармелой по тускло освещенной улице, слушал вполуха болтовню и листал фотки в ее телефоне. Двое заурядных загорелых ребенка; Луис, кармелин муж, такой же, как и на фото два года назад, только волос поубавилось; домик застройки семидесятых, хрен знает в каком унылом пригороде… Похоже, все мечты Кармелы сбылись. Молодец, этим не многие могут похвастаться, хотя Руиз от такой жизни глотку бы себе перерезал.

Возле соседнего с родительским дома на старой полусгнившей лавочке сидела местная карга, которая выглядела так, словно ей двести лет и сто пятьдесят последних она беспробудно пьет. Ее мутные глаза следили, как Кармела роется в карманах и достает ключи. Руиз махнул ей рукой, но она так и не пошевелилась, и детектив поспешил войти в дом.
С самого порога на него налетел маленький визгливый вихрь. Рэмбо, помесь терьера с дворнягой, весил всего фунтов пять - вместе с ошейником. Кличка вызвала у него комплекс Наполеона и непомерные территориальные притязания, а Руиз представлялся двенадцатилетнему псу самым настоящим захватчиком.
- Берегись, он тебя сожрет, - рассмеялась Кармела и подхватила Рэмбо на руки. Тот мгновенно успокоился, только тревожно посматривал на Сантьяго из-под лохматой челки.

Копаться в отцовских вещах было не утомительно, только немного грустно. Такие хлопоты открывают людям истинную суть смерти, подумал Руиз. Ты уходишь и уже ничего не можешь изменить, все, что было тебе дорого, остается на милость живых. Некоторые футболки еще пахли его старым одеколоном, тем самым, которым он пользовался, когда водил приемного сына в кино, покупал сладкую вату и таскал на плечах, так пахли его волосы, куда утыкался носом маленький Сантьяго; и у него вдруг навернулись на глаза слезы, - то ли от резкого запаха, то ли от нахлынувшего ужаса. Родители стоят между нами и вечностью, но, когда они уходят, мы остаемся с ней один на один.

- Я поставила чайник, - крикнула с кухни Кармела, и Сантьяго моргнул, стирая с щеки влажные следы. Это было слишком личным. Он думал, что не имеет права на скорбь, будучи не родным, а потому бережно свернул ее и спрятал в себя. Горло свело судорогой, а перед глазами поплыло, Руиз икнул и заставил себя подняться на ноги.

- Мне нужно пять минут, - выдавил он, стараясь не смотреть на удивленную сестру. Почти наощупь он вывалился из дома и судорожно глотнул пропитанный машинным смогом воздух. В ушах раздался визгливый звук кипящего чайника, и только через пару мгновений Руиз понял, что издает его сам. Чертовски хотелось курить, но не хотелось делиться сигаретами с Кармелой, которая наверняка следила за ним из-за занавески.

Детектив отошел от дома и свернул в ближайший переулок. Он соединял Сандэнс и Менлоу авеню и располагал всем, что потребно хорошему переулку: пожарными лестницами, мусорными контейнерами, разнообразными стальными дверями, размеченными граффити, крысой, двумя чайками, ассортиментом грязи, мужиком в отключке под картонкой, какими-то парнями в цветных банданах и полудюжиной знаков «Парковка запрещена», три из них – с пулевыми дырками. То был платонический идеал переулка.
Руиз, обладающий генетическим дефектом, заставляющим его идти прямо в опасные места, мысленно пожал плечами и двинулся туда. Где-то далеко Чарльз Дарвин кивнул и улыбнулся понимающей улыбкой.

Он щелкнул зажигалкой, и маленький огонек на мгновение озарил его лицо. Парни о чем-то переговаривались, косились в его сторону, но Руиз на них не смотрел. Он выкурил одну за одной три сигареты, и только тогда сердце перестало колотиться, как бешеное, а чьи-то ледяные пальцы перестали сдавливать горло.

- No, no el, - донесся до него сдавленный шепот. [Нет, не он]
- Mira más de cerca! Definitivamente es Carlos, - ответил кто-то, и Руиз напрягся. [Присмотритесь, это точно Карлос] Он чувствовал на своей спине чужие взгляды; хотелось поскорее докурить и вернуться в дом.
- Carlos es viejo, - с сомнением сказал третий парень. [Карлос вроде старый]
Второй хохотнул.
- Tal vez tuvo una cirugía plástica! [Может, он сделал пластическую операцию]
Руиз решил не дожидаться, чем закончится этот увлекательный диалог. Он бросил окурок на землю, растоптал и направился в другой конец переулка, чтобы выйти на Сандэнс авеню.
- Importa una mierda, deja que el jefe lo resuelva, - фыркнул второй, уверенный, что таинственный Карлос где-то здесь. [Насрать, пусть босс сам с ним разбирается]

Сантьяго ускорился, на ходу проверяя, в кобуре ли пистолет. А ведь сомневался еще, стоит ли его брать! За спиной раздались шаги нескольких людей, и Руиз выругался про себя.
Что им надо?
Нужно просто выйти на людную улицу, поймать патруль и представиться, - так успокаивал себя Сантьяго. Должно быть, парням просто не хватает денег на дозу, и они решили грабануть первого попавшегося прохожего.
- Quiere escapar, hijo de puta, - выкрикнул кто-то зло. [Сбежать хочет, сукин сын]
- Golpealo! [Гаси его!]

Наверное, годы работы в полиции выработали у Руиза чутье, как у Человека-Паука. Он буквально ощутил, как сзади замахнулся один из преследователей, по свисту разрезаемого рукой воздуха или тяжелому дыханию у себя за спиной, неважно. Он успел отклониться в сторону, и удар пришелся вскользь.
Сантьяго обернулся. Противников было четверо, молодые еще парни, одногодки примерно и мексиканцы. В их глазах сверкала лихорадочная злость; им хотелось насилия, а Руиз так некстати подвернулся им под руку.
- Chicos, dispersémonos pacíficamente, - медленно сказал он. [Мужики, давайте мирно разойдемся]
Главный криво усмехнулся и хрустнул костяшками пальцев.

Сантьяго дернулся, выхватил пистолет, но так и не успел прицелиться – один парень зашел сбоку, ударил копа по руке, и оглушительный хлопок на мгновение лишил Руиза слуха. Нда, - промелькнула в опустошенной голове мысль, - в полиции никто так не стреляет. Хошь не хошь, если уж открыл огонь, веди его до полной ликвидации угрозы - то есть мочи оппонента. Руиз попытался поднять руку с пистолетом, но вдруг осознал, что его нет. Пушка валялась где-то неподалеку, но схватить ее времени уже не было.

- Aquí hay una cabra, - слова доносили через толщу воды, Сантьяго будто нырял и выхватывал отдельные звуки точно жемчуг. [Вот же козел]
«Сам козел», - хотел ответить он, но сильный удар в лицо развернул его и отбросил на стену. Руиз уцепился за шершавые кирпичи, не давая себе упасть, и сплюнул кровь, попавшую в рот из разбитой губы.
- Donde escondiste nuestro dinero, Carlos? – спросил бандит, и Руиз ухмыльнулся. [Где же ты спрятал наши деньги, Карлос?]
- En el culo de tu mama, - хрипло выплюнул он. [В заднице у твоей мамки]

В уличной драке тротуар всегда против тебя, независимо от серьезности твоих повреждений. Руиз прочувствовал это на своей шкуре, когда твердый асфальт едва не расквасил ему нос, когда телу показалось, что выносить град ударов куда проще в горизонтальном положении. К своей чести, Сантьяго и сам успел выбить полдюжины зубов и цапнуть за руку ублюдка, который пытался его придушить, но четверо против одного – с самого начала невыгодный расклад.
Руиз позабыл уже о Кармеле, ждущей его дома, о бледной тени отца, растворяющейся в ослепительном больничном свете, мир сомкнулся, остался только этот чертов переулок, тяжелый ботинок, припечатавший от души его ребра, и абсолютное непонимание, что за гребанный Карлос так его подставил.
Возле мусорного бака валялся телефон, разбитый или нет, Руиз не видел. Еще в самом начале он пытался вызвать полицию, в глубине души понимая, что ночью в такой район вряд ли приедет хоть один патруль. Руиз порадовался, что никогда не ставил экран на полную мощность, и теперь его было почти незаметно в темноте переулка.

- Cálmate, lo matas, - донесся сверху чей-то голос. - Todavía tiene que hablar de dinero y cocaína. [Успокойся, ты его убьешь! … Он еще должен рассказать нам о деньгах и коксе]
«Каком еще коксе?» - встрепенулся Руиз, но его быстро успокоил новый пинок.
- Quédate quieto, - велели ему.[Лежи смирно] Лежать на холодной земле Сантьяго не нравилось, но сил подняться он в себе не ощущал. Детектив услышал удаляющиеся шаги – кто-то из бандитов отошел, чтобы позвонить. Несколько минут он что-то жарко обсуждал по телефону, понизив голос, после чего вернулся, повеселевший.
- Lo empacamos, - велел бандит, - el jefe quiere hablar con el. Traer el coche. [Пакуйте его … босс хочет сам с ним поговорить. Пригони машину ]
Руиза рывком подняли на ноги, и он закашлялся от резкой боли в груди.
- Я… не.. Карлос…
- Lo que dice? [Что он несет?]
- Ni idea, golpearme la cabeza demasiado fuerte, - рассмеялись у него над ухом. [Без понятия, наверное, слишком сильно по башке получил]

Где-то подъехала машина, Руиз повернул голову, но ничего не увидел, перед глазами все плыло. Его проволокли пару метров, металлом по металлу скрежетнула дверь фургона, и от удара о твердый пол, воняющий бензином и резиной, из легких выбило остатки воздуха.
Дверь закрылась; фургон задрожал, завибрировал двигатель, и Сантьяго ощутил, что машина тронулась с места. Он понимал, что нужно выбираться, но все тело болело, словно отбивная, кровь медленно стекала с виска по щеке, а гул мотора вливался воедино с пульсацией головной боли.
«Я посплю пару минут и буду, как новенький», - подумал Руиз, проваливаясь в болезненную темноту.
Он совсем забыл, что в переулке так и остался лежать его мобильник. Случайный вызов на абсолютно случайный набор цифр, все еще шел.